Не надейтесь на РКШ
Эта организация позиционируется себя как «русская классическая школа», но что именно они считают классикой?
За основу в РКШ взяли педагогику К.Д.Ушинского, которую вряд ли можно назвать русской классикой, поскольку Ушинский выступил как реформатор российского образования, и реформа эта была проведена всего за полвека до революции – в 1860-х годах.
Эти реформы активнейшим образом способствовали государственному перевороту и в итоге к нему и привели. Современники Ушинского определяли Константина Дмитриевича как либерала, вольнодумца и демократа-просветителя, который, как и коммунисты-большевики, «радел за счастье народа».
Несколько деталей из его биографии. К.Д.Ушинский был уволен из лицея, где работал преподавателем, за безбожие, неуважительное отношение к начальству и политическую неблагонадежность. Он увлекался учением Гегеля, который в свою очередь известен тем, что написал антихристианское произведение «Жизнь Иисуса».
Из советского издания «История педагогики»: «Ушинский значительно расширил и обогатил новыми приемами методику наглядного обучения, которую раньше создали Коменский, Песталоцци, Дистервег».
Ян Амо́с Ко́менский — епископ религиозной секты «Чешские братья», основоположник гуманистической педагогики. Его именем названа масонская ложа в Чехии.
Иоганн Генрих Песталоцци — швейцарский педагог, один из крупнейших педагогов-гуманистов XVIII-XIX веков.
Фридрих Адольф Вильгельм Дистервег — немецкий педагог, либеральный политик. Настойчиво выступал за светскую школу и невмешательство церкви в образовательный процесс.
Являясь их последователем, Ушинский тоже продвигал гуманистический (т.е. антихристианский) подход к воспитанию. Тем же самым сейчас занимаются все современные психологи: (Гиппенрейтер, Петрановская и другие). Основной посыл в гуманистическом подходе: «Не воспитывайте ребенка, просто любите его, и он сам собой вырастет хорошим»:
Я бы согласилась, что можно «как бы не замечать дурных привычек», если бы теперешняя «новая жизнь, втягивающая в себя детей», не была столь богомерзкой, а некоторые дети не были бы одержимы бесами.
РКШ позиционирует Ушинского в качестве глубоко верующего человека, а свою образовательную программу как православную. В нашем обществе столь наглый обман прокатывает только потому, что после семидесяти лет советской власти современные поколения родителей не имеют понятия о том, что представляло из себя классическое православное образование.
Учебник РКШ, Арифметика, 1 класс
Учебник РКШ, «Родное слово», 1 класс
Новоначальный вполне может проглотить уверения в том, что задачки о вышивании васильков на Пасху, а также рассказы о гаданиях на Новый Год и — это и есть православное образование.
РКШ, уроки орнамента
А по сути-то вся православность РКШ, с помощью которой заманивают верующих людей, сводится к урокам орнамента и церковнославянской письменности (обратите внимание: не к церковнославянскому языку, который необходим для понимания молитв, а к церковнославянской письменности). Византийский и балканский стили написания букв, элементы книжного декора – зачем это детям? Их готовят в оформители книг? Где само православное образование?
Его нет и не может там быть, поскольку цель Ушинского, как и других либералов-гуманистов-просветителей, была прямо противоположной: развращение людей для установление богоборческой власти. Для этого потребовалось не одно десятилетие пропаганды атеизма и ненависти к богатым.
Критику методики РКШ я обнаружила в романе В.В.Крестовского «Тамара Бендавид». Роман написан за несколько десятилетий до революции, и, если судить по тому, как в нем расставлены акценты, дальновидность автора просто поражает!
«Тамара раскрыла книжный шкаф и нашла в нем небольшую библиотечку… Это открытие очень ее обрадовало, и она с живым интересом принялась знакомиться по каталогу с составом школьной библиотеки.
Там она встретила в довольно уже истрепанном виде несколько учебников: «Букварь» Тихомирова, «Родное слово» и «Детский мир» Ушинского, «Наш друг» барона Корфа и «Книги для чтения» Паульсона, Водовозова и др.
Из книг религиозного и духовно-нравственного содержания оказались только «Святой град Иерусалим» да «Земная жизнь Пресвятой Богородицы». Ни Евангелия, ни Псалтыря, ни Часослова, ни Четьи-Минеи не было.
…Что за странность! Она была уверена, что встретит на стенах классной комнаты изображения библейских и евангельских событий рядом с картинками из русской истории, а вместо того находит котов, кур да лягушек на «естественно-исторических таблицах». Положим, и это, может быть, не бесполезно; но то, казалось бы ей, гораздо важнее, потому что нравственно ближе, доступнее, как и все религиозное, сердцу крестьянского ребенка.
<…>
К.А.Трутовский «Сельская учительница»
На следующее утро Тамару разбудил говор нескольких детских голосов под ее окнами. Окончив свой утренний туалет, она вышла на крылечко и здесь, к удивлению своему, увидела трех женщин да штук шесть ребятишек, от семи до тринадцатилетнего возраста. Женщины оказались крестьянскими «матками», которые привели «в учебу» своих детей…
<…>
Но тут одна из маток обратилась к ней с совсем неожиданною просьбой, рассказать им, как и чему именно думает она учить их ребятишек. Та с улыбкой ответила, что это уже ее дело.
— Нет, ты, голубушка, не обиждайся, это мы не зря пытаем, — ласково заметила ей, в оправдание свое, одна из женщин. — Мужик-от мой наказывал просить, чтоб ты Ванюшку-то нашего спервоначалу по церковному обучила.
— Да уж и мово тоже! — поклонилась в пояс Телушкина Марья. — И мой хозяин тоже, значит, просит: пущай, мол, песням да побаскам не учит, этому ребята и сами научатся, а пусть, говорит, настоящему делу учит, — крестному знамению, да молитвам, да по святцам святых разбирать, какой день какого святого, — вот!
— Это уж-чего чудесней бы! — умильно согласилась и третья матка. — А то у нас допрежь тебя был уже такой учитель… Как ни идешь, бывало, мимо, остановишься послухать, — все-то у них там песни да припевки!.. Сказки да побаски, бывало, учат, а воскресной молитвы не знают.
— Какое уж это ученье! — осудили «систему песенок» и остальные бабы. — Чтоб уж воскресной-то не знать — самое последнее дело! Грех один, а не ученье!
<…>
На следующий день у нее в школе прибавилось еще несколько учеников… Вместе с учениками пришло и несколько взрослых, преимущественно отцов, из числа степенных мужиков, нарочно явившихся послушать, как и чему будет учить новая учительница. Они так прямо это ей и высказали, — пришли-де послушать, и степенно расселись себе рядком на одной из задних скамеек.
<…>
Учительница раскрыла одно из пособий и уже хотела было начать, как вдруг на задней скамье поднялась во весь рост почтенная фигура пожилого крестьянина.
— Извините, госпожа, на мужицком нашем слове, — начал он, слегка запинаясь, очень сдержанно и вежливо, но не совсем довольным и даже как будто обиженным тоном, — на селе вот болтают, быдто ваша милость того… маленько… из жидов быдто будете.
Тамару точно бы что в сердце кольнуло. — Опять это ее вечное жидовство… Господи, да доколе же! — Она невольно вспыхнула и, не понимая, к чему могла бы вести эта прелюдия, вопросительно смотрела на говорившего встревоженными и растерянными глазами.
— Мы-то и не поверили было, — продолжал тот, — мало-ль какой пустяковины пустельга мелет! — Ан выходит одначе же, быдто оно и на правду похоже, не в обиду вам будь сказано.
Оскорбленная и смущенная до крайности девушка, пересиливая свое волнение, просила его высказать яснее, чем это вызвано с ее стороны такое обидное для нее замечание.
— Да как же, сами подумайте, — заговорил мужик, но уже с более мягкой укоризной в голосе. — Мы хоша и простые люди, а почитаем так, что школа — дело, значит, Божье, святое дело, и надо бы ему, по-нашему, по мужицкому разуму, зачал-то класть с благословения да с молитвой, а не то что… У нас так не водится.
— Да, вы правы, — покорно согласилась, спохватившись про себя, Тамара, и чтоб скорей поправить свой существенный промах, сделанный ею чисто по недомыслию, от непривычки к новой своей роли, тотчас же пригласила детей встать и повернуться лицом к иконе, а сама громко и внятно прочитала затем на память «Царю небесный», «Отче наш» и «молитву перед учением», истово осеняя себя по временам крестным знамением. «Пускай же видят, что я такая же, как и они, христианка и православная!»-думалось ей при этом.
— Вот теперь как след! — удовлетворенно заметил ей мужик, с благодарным поклоном.
По выражению лиц его и остальных родителей, Тамара поняла, что после этой молитвы они совершенно примирились с нею и что подозрения их насчет ее жидовства рассеялись. Это намного успокоило и, в свой черед, примирило и ее с ними, тем более, что в душе она сама сознавала себя виноватою, и ей стало очень на себя досадно за свою оплошность.
Прежде чем приступить к обучению, ей хотелось проверить знания учеников прошлогоднего курса, чтобы знать, с чего отправляться с ним далее… Поэтому она попросила их показать ей наперед чему и как они обучались.
Старшие ребята пошептались между собою, сговариваясь и подбодряя друг друга, и затем все разом, в один голос и такт, заговорили нараспев скороговоркой:
Несли сорок грошей.
Две мыши поплоше
Несли по два гроша.
— Это что же такое? — с удивлением оглядела их девушка, как бы огорошенная всеми этими «мышами» и «грошами».
— Вона, слышь, чему учили! — сдержанно и вполголоса послышалось замечание между взрослыми на задней скамейке.
— Это так в книжке прописано, — доложил учительнице один из мальчиков постарше и, для пущего убеждения ее в справедливости своих слов, отыскал в «Родном Слове» надлежащую страницу и подал ей раскрытую книжку.
Та прочла и собственными глазами убедилась, что стишок про сорок мышей, точно, в ней находится.
— А то мы еще учили про «кота и козла», — заявил тот же бойкий мальчик и, моргнув товарищам, сделал им жест на манер запевалы, после чего весь хор старших учеников подхватил за ним разом:
Идет бородатый.
Рожищами помахивает,
Бородищей потряхивает и т. д.
Окончив же эту «занятную» песенку, хор сразу перешел на следующую, с притоптываньем каблуками об пол:
Носом кору добит,
Длинный язык в дыры запускает,
Мурашей словно рыбку таскает.
— Ну, хорошо, — похвалила Тамара. — А пропойте-ка мне хором «молитву Господню», — вы так хорошо поете.
Мальчики переглянулись между собой и замялись: никто не хотел начинать первым. Они только подталкивали локтем один друга, — начинай, мол, ты! — Нет, ты!..
— Что же вы, милые, призадумались?.. Ну-ка ты, бойкий? Как тебя звать-то?
— Петра Чалых, — отозвался мальчик.
— Ну, Петра, начинай-ка первым, а другие за тобой подтянут.
Тот затянул было неуверенным голосом «Отче наш», но едва дойдя до «иже еси на», запнулся и стал: остальные не подхватывали. Сконфуженный запевало, извиняясь, объяснил, что молитву Господню они хотя и знают, но хором петь ее не умеют, — никогда-де не пробовали, потому что нас этому не учили.
— Ишь ты, смекай-ка!.. Хорошо? — снова послышалось вполголоса на задней скамейке у взрослых между собою.
— Ну, даст Бог, научимся! — ласкою ободрила учеников Тамара. — А гимн народный знаете? — спросила она.
Те опять стали в тупик, и только переглядываются между собою, недоумевая, о чем это еще их спрашивают? Самое слово «гимн» оказалось им совершенно неизвестным.
— Да это «Боже, Царя храни», — пояснила девушка, — неужели не слыхали?!
— Слыхать-то слыхали, только в книжках у нас этого нигде нету, — отозвались некоторые из мальчиков. — Нас не учили этому.
— Придется, значит, научиться; этого стыдно не знать русскому мальчику, — заметила Тамара. — А еще чему же вы учились?
— Учили мы, как «жил себе дед да баба, у них курочка ряба».
Учебник РКШ, «Родное слово», 1 класс
— Вот как, а еще?
— А еще «тюшки-тетюшки, овсяны лепешки», и про «прилежного барина» тоже учили.
Учебник РКШ, «Родное слово», 1 класс
— Про «прилежного барина»? — переспросила она, — это что же такое?
— А это про то, как жил-был один такой барин, что завсегда говорил своему лакею: «раздень меня, уложи меня, закрой меня, перекрести меня, а усну я уже сам», — больно умный, знать, барин был.
Мальчики рассмеялись.
— Помещик то же, барин-то! — раздался чей-то иронический голосенок, покрывшийся новым общим смехом.
— Почему же ты думаешь, что это был барин и помещик? — обратилась к мальчику Тамара.
— Иван Павлыч так объясняли нам, — учитель, что до вас был, потому, сказывали, никто окромя барина таким дураком и лентяем не может быть, особливо как в крепостное время, когда крестьян помещики угнетали.
Учебник РКШ, «Родное слово», 1 класс
Тамара захотела удостовериться, насколько ученики умеют читать по печатному, и обратилась к крайнему на парте мальчику, раскрыв перед ним книжку на первой попавшейся странице. — Читай!
— «Грязна наша хавроньюшка», — зачитал тот, несколько заикаясь, — «грязна и обжорлива, все жрет, все мнет, об углы чешется, лужу найдет, как в перину прет, хрюкает, нежится».
— Что же это прочитал ты, про кого, можешь объяснить? — спросила учительница.
— Про свинью читал, — отозвался чтец и пошел, как пописанному. — Свинья есть животная четвероногая, млекопитающая, принадлежит к числу всеядных, бывает очень пользительна в домашнем хозяйстве, но по неряшеству, свиньями называют также и некоторых людей, как ежели например, напьется кто пьян, — мужик ли, поп ли, барин ли, — все они одинаково будут свиньи. Поэтому крестьянин никогда не должен пить водки, хотя пьянство ему и простительнее, чем протчим, по бедности состояния его и по необразованности, почем-как деревенский мужичок лишен пока всяких образовательных и пользительных развлечениев, как например, народных киатеров, лекиратурных чтениев, а так же как туманные картины и протчее: но со временем, конечно…
— Это вам тоже Иван Павлович все объяснял? — перебила его Тамара.
— Они самые-с, — подтвердил мальчик, и опять, как заведенная машинка, принялся было тем же тоном продолжать прерванную фразу, — «но со временем, конечно»…
Однако, Тамара прервала это «со временем», перейдя к его соседу. — Следующий!
Сосед принялся несколько бойчее, без запинок.
По чисту полю корабль бежит,
Мужики на улице заколы бьют,
Они заколы бьют, рыбу ловят,
По поднебесью медведь летит,
Длинным хвостиком помахивает».
Мальчик кончил, и когда учительница спросила его, понял ли он прочитанное, тот решительно стал в тупик, боясь ответить невпопад и думая про себя: «кто его знает, что оно такое! Может, так хитро, что сразу и не разберешь».
— Не могу ответить… не знаю… Небывальщина какая- то, — оробело проговорил он наконец вполголоса, видимо боясь, как бы не пристыдили его за тупость.
<...>
Учебник РКШ, «Родное слово», 1 класс
Тамара развернула одну из книг «для чтения в народных школах». Ей хотелось теперь самой прочитать ученикам несколько коротеньких статеек, чтоб заставить их потом рассказать себе прочитанное и посмотреть, насколько легко усвоят они себе смысл читаемого на слух…
Попались ей статьи: «Хлеб», «Стол», «Огород», где излагалось, что хлеб, «прибавляющий силушки», пекут из теста, тесто месят из муки, воды и дрожжей, муку мелет мельник на мельнице из хлебных зерен, зерна созревают на полях, а поля обрабатываются крестьянами.
О столе повествовалось, что он сделан столяром из дерева, у него-де есть верхняя доска, ящик и четыре ножки, а относительно огорода объяснялось, что огороды бывают возле домов, удобряются навозом и обносятся плетнем, что в огороде копают грядки и садят на них овощи: картофель, лук, морковь, капусту, из которой варят щи; для гороха и бобов ставят тычинки и вешают пугалы; в засуху грядки поливают водою и т. д.
Н.П.Богданов-Бельский «В классе»
По мере того, как читала все это Тамара, ей инстинктивно все более и более начинало казаться, что как-то неловко и совестно приставать с подобными вещами к крестьянским ребятишкам, — точно бы они и сами всего этого не знают!
Во всем этом книжном «развивательном методе» ей смутно чувствовалась какая-то фальшь, — чувствовалось, что для крестьянских детей, для сельской народной школы как будто бы нужно совсем не это. А что именно нужно, — увы! она ни сама ясно представить себе не может, ни в «рекомендованных» учебниках и «книжках» этого не находит.
Печальное внутреннее сознание, что занимается она, кажись, не серьезным делом, начинало с каждою новою строчкой этих «огородов» проникать в нее все более и действовать на ее душу угнетающим образом. Вздор ли все это, она еще не знает, да и боится так думать; но что это непроходимо скучно, ей не трудно было убедиться по апатичной зевоте и скучающим лицам своих слушателей.
Она прекратила чтение и молча, тоскливо, пытающим взглядом обвела свою аудиторию. И ей стало вдруг почему-то ужасно совестно. Общее и притом какое- то пришибленное и недоумевающее молчание было ей ответом на ее вопрошающий взгляд. Видно было, что не только ей, но и всем взрослым тоже как-то не по себе, — не то совестно, не то странно и дико слушать то, что сейчас читалось.
Старшина, упершись фертом в колени, потупленно сидел с опущенными в землю глазами и как-то сомнительно улыбался.
— Н-да, ученье свет, неученье тьма, — поучительным тоном, но ни к кому собственно не относясь, проговорил он наконец. — более для того, чтобы хоть чем-нибудь прекратить это подавляющее молчание, — и слова его точно бы прорвали плотину.
— Да какое же это ученье! — запротестовали вдруг на задней скамейке отцы, и в особенности тот, что напомнил Тамаре о молитве в начале урока. — Чего им читать-то про хлеб, да про огороды?! Они и сами тебе еще лучше расскажут, что там посеяно и что к чему!.. Эка невидать какую нашли, как корова мычит, да как лает собака! Всякий и без того знает, что корова мычит, а собака лает!.. Стихиры тоже учить затеяли, а какия это стихиры? — Те стихиры, что в церкви поют, — Богу поют, а этими стихирами разве беса тешить! Медведь, вишь, по поднебесью летал, — нашли чего сочинить тоже, глупостев каких!.. Где б от писания почитать что, как Бог небо-землю сотворил, как Христос с апостолами ходил по свету, цари какие древние были, а им про курицу-рябу!.. Вот, кабы обучали, как на крылосе петь да по божественному в храме Божием читать, ну, это точно что школа была бы, любо-дорого было бы послухать, да и спасибо великое мужики сказали бы вам. А то все про козлов, да про котов! — Что им в котах-то!..
Н.П.Богданов-Бельский «Воскресное чтение в сельской школе»
Под градом этих негодующих единодушных протестов Тамара только молча голову потупила, тем более, что все они обращались прямо к ней, точно бы она одна повинна в том, зачем существуют на свете такие книжки и зачем преподают по ним в школах. Но непосредственное, возмущенное чувство отцов этого не разбирало.
Да и сама она смутно чувствовала в этих простых и грубо выражаемых порицаниях какую-то внутреннюю правду, против которой ей не под силу подыскать никакого веского, основательного возражения, тогда как у них эти их взгляды, очевидно, общие и коренятся глубоко. Разве вчерашние матки крестьянские, в сущности, говорили ей не то же!
— Ну, однако, почтенные, вы тово… полегче! — вступился наконец в дело старшина. — Нечего вам учительнице тыкать в глаза, как и что ей делать! Про то начальство знает. Не от себя она книжки сочиняет, а какие начальство прислало, те и есть. По ним и учи, коли велено! Не глупее вас тоже люди, — поди, чай, тоже рассуждали, что к пользе, а что нет. Стало быть, так надо, коли приказ такой, — ну и молчи, не путайся не в свое дело! Дело ваше темное!
Но отцы плохо соглашались с доводами старшины и продолжали между собою порицать «земскую учебу».
Воспользовавшись минутой, когда взволнованный и ворчливый говор их несколько стих, Тамара высказала им, что охотно бы готова учить детей и по-церковному, насколько сама знает (а знала-то она плохо, но надеялась про себя, что у отца Макария успеет подучиться), да та беда, что в школе у них нет ни одной церковно-славянской книги. Поэтому она предложила им, пускай крестьяне сложатся и купят на общий свой счет несколько экземпляров Псалтыря и Евангелия.
Но против этого предложения, как один человек, восстали все наличные отцы, да еще пуще прежнего. Как, мол, так?! Земская управа каждогодно деньги с нас дерет на школы, да мы же еще и книжки на свой счет покупай?!.. Нет, уж это управа пущай сама покупает! У нас и без того довольно есть куда платить, и то хребты трещат уж! Скоро, гляди, последнюю корову со двора сведут за недоимки!.. Последнюю копейку, и за тою чуть не с ножом к горлу пристают, — подай да подай! — то на подати, то на земство, а с чего подать-то?.. Нет, уж это вы сами с управой, как знаете, так и ведайтесь! А нет, мы и ребят в школу посылать больше не станем, — лучше к хожалым учителям отдавать, чем так-то!.. Да и впрямь лучше! — Хожалому-то я за ученье цалковый-рупь, а много, коли полтора заплачу, он мне за зиму-то выучит мальчонку не по-вашему, а по Часослову… Ну ее к ладу, земскую школу! Пропадай она и совсем! Один грех только с нею!
И разобиженные отцы прямо из-за парт погнали своих ребят по домам и сами удалились следом, — прощайте, мол, да больше и не ожидайте!
<...>
Распустив столь неожиданно расстроившийся класс, Тамара пошла к священнику поделиться с его семьей своими сегодняшними впечатлениями и рассказать все, как было.
— Вот пустяки-то! Есть из-за чего огорчаться! — воскликнул, выслушав ее, отец Никандр. — Смотрите вы на все на это легче и спокойнее, получайте свое жалованье, благо вам пока его платят, и делайте то, что от вас требует училищный совет, — чего там!?
— Не знаю, может быть, крестьяне и правы, — проговорила она в раздумье.
— И даже не «может быть», а наверное правы, в этом вы можете не сомневаться, — уверил ее отец Никандр. — Но что ж из этого?
<…>
М.М.Д’Альгейм «В сельской школе»
— …Если бы к нашим голосам присоединилось сельское духовенство, — вы, например, первый могли бы…
— Мы? Духовенство? — перебил ее отец Никандр. — Покорнейше благодарю! Будет с нас уже!.. Довольно!.. По крайней мере, что до меня лично, я умываю руки. Я попытался учить в отсутствии вашего предместника…и что же-с? — Кроме неприятностей с земской управой да запросов и глупой переписки с училищным советом, ничего не нажил! — По какому-де праву позволил я себе преподавать, не испросив, видите ли, предварительно у них разрешения! Даже вознаграждения никакого не дали… Да мало того-с: возбудили даже сомнение в моей благонамеренности! Вопрос подымали! — Ну их! — махнул он рукою.
— Наши земские воротилы нынешние, — вступил в разговор отец Макарий, — изволите ли видеть, желают как можно дальше держать сельскую школу от духовенства, лишить его там, по возможности, всякого влияния; поэтому, между прочим, и плату нищенскую за преподавание Закона Божия назначили, да еще ограничили его одним платным уроком в неделю, а в остальные дни если хочешь, то безвозмездно.
— Я уж и не зарюсь на нее, на плату-то, всю батюшке предоставил, — кивнул отец Никандр на тестя. — Надо же и ему, старичку, иметь какую-нибудь свою копейку.
— Ну, да это что, не в деньгах суть! — перебил его отец Макарии, — а главное, что разные господа Агрономские — вот — считают себя призванными мешаться в школьное дело. Крестьяне, например, особенно любят, чтобы детки их дома читали им что-нибудь духовно-нравственное, или историческое, — ну, а из школы, благодаря Агрономским, подсовывают им о швейцарской демократии, или больше все по естественной истории, про разные там суставчики, членики да щупальцы у насекомых, — ну, и не читают, конечно. А которые учительницы просят управу пополнить им библиотечки согласно желаниям крестьян, — отказ: денег, мол, нет А жертвовать из земского сундука на женские курсы в Петербург, по сту рублей, да на издание каких-то там учебников на грузинском языке, на это, сделайте ваше одолжение, денег всегда сколько угодно!.. Ну, и понятно, если крестьянин такие школы не больно-то жалует.
— Но ведь нельзя же и без них, — возразила Тамара, — нужна же, наконец, хоть какая-нибудь школа.
— Она и есть! — подтвердил отец Макарий, — не думайте, есть! Народ, я вам скажу, — продолжал он, — стремится к грамоте помимо земской помощи и независимо от земства: он заводит себе свои собственные школки грамотности с хожалыми учителями. Нужды нет, что учит там какой-нибудь отставной солдат, или дьячок заштатный, — ему верят. А почему? — потому что не верит мужик земской школе. Даже более: многие волостные правления избегали и извещать-то о них управу, — потому, значит, боялись, как бы деятели наши да сеятели не внесли и в эти их школки своих нынешних начал, — вот что-с!
— Да что же это за начала такие особенные? — спросила недоумевая Тамара. Ведь то, что преподается в школах— утверждено правительством, и по правительственным же программам, и по рекомендованным пособиям, — так в чем же дело?
— А вот, поживете — увидите, — уклонился от прямого ответа Макарий. — И что замечательно, — продолжал он, — школок этих больше всего оказывается в тех местностях, где больше земских школ, а это что значит? Это значит, что против каждой земской школы крестьяне ставят свою контрашколу, — вот оно что-с!»
Вот такая реформа образования была проведена за несколько десятилетий до революции. Очень похоже на сегодняшнюю ситуацию, правда? Сегодня нам тоже приходится ставить свои контрашколы, переводить детей на СО или нанимать репетиторов. Но если Крестовский описывает, как проводился первый этап сатанинского плана – расхристианизация нашего народа, то теперь мы все наблюдаем, как новая реформа образования на наших глазах проводит в жизнь второй этап — полную дебилизацию и оскотинивание.